Офф...
хотя народ и безграмотен, и темен, но в костях у
него уважение к своему прошлому, понимание
ценности культуры…©
Что у "нас" в костях...? Остались ли целые?...Скоро ли срастутся?...
Роль Горького в этой истории огромна...
Итальянский период... Второй... Разногласия с властью...
И в то же время...
На общем собрании колонистов-горьковцев я
спросил:
- Что мы подарим Алексею Максимовичу?
Было высказано много предложений, но все
сразу остановились на
предложении колониста Петра Дроздюка:
- Напишем всю нашу жизнь и подарим Алексею
Максимовичу альбом с нашими
биографиями.
Я также поддержал эту мысль. В самом деле,
великому Горькому, как
писателю и человеку, может быть, всего приятнее
будет иметь у себя небольшой
человеческий документ - собрание биографий
трехсот беспризорных. Мне
казалось, что такой сборник будет иметь значение
почти исключительно
статистическое, поэтому, когда ребята стали
подавать мне свои листики для
печатания, я требовал от них большей
обстоятельности в изложении фактов их
жизни.
Но по мере того, как продолжалась моя работа по
собиранию материалов, я
начал понимать, что значение записок моих
колонистов несколько иное. Часто
как раз их непосредственность, забывчивость о
разных фактах показались мне
наиболее характерными. В немудрых строках я
находил отражение их
мироощущения, части целой философии, той
философии, какая может и должна
появиться в такой определенной группе, как
беспризорные. И я ясно
почувствовал, как между лохматыми, напряженно
грамотными строчками
пробивается настоящий запах нашей эпохи, очень
сложный запах, который и для
великих талантов изображения не всегда будет под
силу.
Когда я печатал сотую биографию, я понял, что я
читаю самую потрясающую
книгу, которую мне приходилось когда-либо
читать. Это концентрированное
детское горе, рассказанное такими простыми,
такими безжалостными словами. В
каждой строчке я чувствую, что эти рассказы не
претендуют на то, чтобы
вызвать у кого-нибудь жалость, не претендуют ни на
какой эффект, это простой
искренний рассказ маленького, брошенного в
одиночестве человека, который уже
привык не рассчитывать ни на какое сожаление,
который привык только к
враждебным стихиям и который привык не
смущаться в этом положении. В этом,
конечно, страшная трагедия нашего времени, но эта
трагедия заметна только
для нас, для беспризорных здесь нет трагедии -
для них это привычное
отношение между ними и миром.
Для меня в этой трагедии, пожалуй, больше
содержания, чем для кого-либо
другого. Я в течение восьми лет должен был видеть не
только безобразное горе
выброшенных в канаву детей, но и безобразные
духовные изломы у этих детей.
Ограничиться сочувствием и жалостью к ним я не
имел права. Я понял давно,
что для их спасения я обязан быть с ними
непреклонно требовательным, суровым
и твердым. Я должен быть по отношению к их горю
таким же философом, как они
сами по отношению к себе.
В этом моя трагедия, и я ее особенно
почувствовал, читая эти записки. И
это должно быть трагедией всех нас, от нее мы
уклониться не имеем права. А
те, что дают себе труд переживать только сладкую
жалость и сахарное желание
доставить этим детям приятное, те просто
прикрывают свое ханжество этим
обильным и поэтому дешевым для них детским горем.
Вот эту суровую тягостную мысль мне не стыдно
сказать Вам, дорогой
Алексей Максимович. Вы не из тех людей, которые
в вату хотят спрятать
человека, чтобы он не кричал.
А. Макаренко.
http://maximgorkiy.narod.ru/MAKARENKO/perepiska.htm
p.s. извините.
