Мои литературные открытия
- Автор темы МАРСИНЬЯ
- Дата начала
Опять таки, не открытие...
"За баррикадами, на улице пустой..."
За баррикадами, на улице пустой,
Омытой кровью жертв, и грешной и святой,
Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний.
— Ты тоже коммунар?
— Да, сударь, не последний!
— Что ж! — капитан решил. —
Конец для всех — расстрел.
Жди, очередь дойдет! —
И мальчуган смотрел
На вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.
Внезапно он сказал, отваги не утратив:
— Позвольте матери часы мне отнести!
— Сбежишь? — Нет, возвращусь! — Ага, как ни верти,
Ты струсил, оголец! Где дом твой? — У фонтана. —
И возвратиться он поклялся капитану.
— Ну, живо, черт с тобой! — Сбежавшего кляня,
Хохочет офицер, гогочет солдатня.
С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.
Но стихло все, когда внезапно мальчик бледный
Предстал им, гордости суровой не тая,
Сам подошел к стене и крикнул: — Вот и я!
И устыдилась смерть. И был отпущен пленный.
Дитя! Пусть ураган, бушуя во вселенной,
Смешал добро со злом, с героем подлеца,
Что двинуло тебя сражаться до конца?
Невинная душа была душой прекрасной.
Два шага сделал ты над бездною ужасной:
Шаг к матери один и на расстрел второй.
Был взрослый посрамлен, а мальчик был герой.
К ответственности звать тебя никто не вправе.
Но утренним лучам, ребяческой забаве,
Всей жизни будущей, свободе и весне —
Ты предпочел прийти к друзьям и встать к стене.
И слава вечная тебя поцеловала.
Когда-то в Греции поклонники, бывало,
На меди резали героев имена
И прославляли их земные племена.
Парижский сорванец, и ты из той породы!
И там, где синие под солнцем блещут воды,
Ты мог бы отдохнуть у каменных вершин.
И дева юная, свой опустив кувшин
И мощных буйволов забыв у водопоя,
Смущенно издали следила б за тобою.
Виктор Гюго
Вианден, 27 июня 1871
"За баррикадами, на улице пустой..."
За баррикадами, на улице пустой,
Омытой кровью жертв, и грешной и святой,
Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний.
— Ты тоже коммунар?
— Да, сударь, не последний!
— Что ж! — капитан решил. —
Конец для всех — расстрел.
Жди, очередь дойдет! —
И мальчуган смотрел
На вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.
Внезапно он сказал, отваги не утратив:
— Позвольте матери часы мне отнести!
— Сбежишь? — Нет, возвращусь! — Ага, как ни верти,
Ты струсил, оголец! Где дом твой? — У фонтана. —
И возвратиться он поклялся капитану.
— Ну, живо, черт с тобой! — Сбежавшего кляня,
Хохочет офицер, гогочет солдатня.
С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.
Но стихло все, когда внезапно мальчик бледный
Предстал им, гордости суровой не тая,
Сам подошел к стене и крикнул: — Вот и я!
И устыдилась смерть. И был отпущен пленный.
Дитя! Пусть ураган, бушуя во вселенной,
Смешал добро со злом, с героем подлеца,
Что двинуло тебя сражаться до конца?
Невинная душа была душой прекрасной.
Два шага сделал ты над бездною ужасной:
Шаг к матери один и на расстрел второй.
Был взрослый посрамлен, а мальчик был герой.
К ответственности звать тебя никто не вправе.
Но утренним лучам, ребяческой забаве,
Всей жизни будущей, свободе и весне —
Ты предпочел прийти к друзьям и встать к стене.
И слава вечная тебя поцеловала.
Когда-то в Греции поклонники, бывало,
На меди резали героев имена
И прославляли их земные племена.
Парижский сорванец, и ты из той породы!
И там, где синие под солнцем блещут воды,
Ты мог бы отдохнуть у каменных вершин.
И дева юная, свой опустив кувшин
И мощных буйволов забыв у водопоя,
Смущенно издали следила б за тобою.
Виктор Гюго
Вианден, 27 июня 1871
Просто фрагмент из книги
- Случай такой вышел...
Случай вышел уже в дороге. Федя лежал на третьей полке. В вагоне было темно, горела только маленькая тусклая лампочка, и он не мог разглядеть двоих, сидевших внизу. Но хотя они говорили тихо, Федя все слышал. И казалось, каждое слово отпечаталось в памяти его сердца.
- Я того человека где хотите узнаю, пускай хоть сто лет пройдет, - по голосу. Такой голос - не хочешь, а заслушаешься. Он говорит тому - ну, с которым ехал: "Я, говорит, такого в жизни навидался, меня ничем не испугаешь, Я все видел. И смерть в глаза видел, и уж похоронен был спасибо, отрыли. Мне, говорит, чтоб испугаться, уж не знаю, с кем встретиться надо". А другой, ну, с которым он ехал, говорит: "Смерть, говорит, не самое страшное, а самое страшное - подлость человеческая. А подлости человеческой в жизни столько, что не расхлебаешь". А тот, который сначала, говорит: "Подлости много, а хорошего больше. Вот есть же такие люди: увидал подлость - и уж всех подряд подлецами честит, ничего хорошего не видит. Нет, ты мне про подлость не говори, я про нее лучше тебя знаю. А я тебе про хорошее скажу. Вот довелось мне мальчишкой пятнадцати лет в гражданскую попасть к белым. Застигли меня и еще одного - тому лет двадцать было. Молодой, пригожий, ему бы жить и жить. Привели нас в штаб. Дело зимой было, на улице мороз, закоченели мы, а тут печка топится, комната маленькая, жарко. За столом сидит начальник и говорит: "Я вам обещаю - отпущу на четыре стороны, только вы мне все начистоту скажите. А не то такую пытку устрою не обрадуетесь". И тут дружок мой, ни слова не говоря, сует руку в печку, достает горячих углей, зажимает в горсти и, ничуть в лице не меняясь, говорит: "Ну, как думаете, скажу я вам что-нибудь? Как, говорит, думаете испугаюсь я вашей пытки?" Так и не стали нас больше спрашивать, из штаба вытолкали в шею и повели прямо на расстрел. Его - насмерть, меня - ранили. И обоих зарыли. Но, как видишь, вот он я - жив-здоров, отрыли меня. Девчонка, которая растапливала печь в штабе, и отрыла. А ты говоришь - подлость. Давай: ты мне историю про подлость, а я тебе пять не про подлость. Чья возьмет?"
Потом замолчали они. Я подождал-подождал и спрашиваю: "А как его звали, дружка вашего?"
Он встал, пошарил рукой по моей полке. "Ты, говорит, кто такой?" Я ему объясняю: так, мол, и так, еду к брату. А как вашего дружка звали? Он говорит: "Федор. Федор Крещук. А тебе зачем?" - "Так просто. А где вы тогда были?" - "А разве ты по говору моему не слышишь? Я с Украины, мы оба с Федором из-под Киева".
Утром я проснулся, слез с полки, а их уже нету. Я и решил: поеду на Украину, в Киев. Назовусь - Крещук. Он Федор - и я Федор. А фамилию возьму его, стану Крещук, - и тогда меня никто не найдет...
- Случай такой вышел...
Случай вышел уже в дороге. Федя лежал на третьей полке. В вагоне было темно, горела только маленькая тусклая лампочка, и он не мог разглядеть двоих, сидевших внизу. Но хотя они говорили тихо, Федя все слышал. И казалось, каждое слово отпечаталось в памяти его сердца.
- Я того человека где хотите узнаю, пускай хоть сто лет пройдет, - по голосу. Такой голос - не хочешь, а заслушаешься. Он говорит тому - ну, с которым ехал: "Я, говорит, такого в жизни навидался, меня ничем не испугаешь, Я все видел. И смерть в глаза видел, и уж похоронен был спасибо, отрыли. Мне, говорит, чтоб испугаться, уж не знаю, с кем встретиться надо". А другой, ну, с которым он ехал, говорит: "Смерть, говорит, не самое страшное, а самое страшное - подлость человеческая. А подлости человеческой в жизни столько, что не расхлебаешь". А тот, который сначала, говорит: "Подлости много, а хорошего больше. Вот есть же такие люди: увидал подлость - и уж всех подряд подлецами честит, ничего хорошего не видит. Нет, ты мне про подлость не говори, я про нее лучше тебя знаю. А я тебе про хорошее скажу. Вот довелось мне мальчишкой пятнадцати лет в гражданскую попасть к белым. Застигли меня и еще одного - тому лет двадцать было. Молодой, пригожий, ему бы жить и жить. Привели нас в штаб. Дело зимой было, на улице мороз, закоченели мы, а тут печка топится, комната маленькая, жарко. За столом сидит начальник и говорит: "Я вам обещаю - отпущу на четыре стороны, только вы мне все начистоту скажите. А не то такую пытку устрою не обрадуетесь". И тут дружок мой, ни слова не говоря, сует руку в печку, достает горячих углей, зажимает в горсти и, ничуть в лице не меняясь, говорит: "Ну, как думаете, скажу я вам что-нибудь? Как, говорит, думаете испугаюсь я вашей пытки?" Так и не стали нас больше спрашивать, из штаба вытолкали в шею и повели прямо на расстрел. Его - насмерть, меня - ранили. И обоих зарыли. Но, как видишь, вот он я - жив-здоров, отрыли меня. Девчонка, которая растапливала печь в штабе, и отрыла. А ты говоришь - подлость. Давай: ты мне историю про подлость, а я тебе пять не про подлость. Чья возьмет?"
Потом замолчали они. Я подождал-подождал и спрашиваю: "А как его звали, дружка вашего?"
Он встал, пошарил рукой по моей полке. "Ты, говорит, кто такой?" Я ему объясняю: так, мол, и так, еду к брату. А как вашего дружка звали? Он говорит: "Федор. Федор Крещук. А тебе зачем?" - "Так просто. А где вы тогда были?" - "А разве ты по говору моему не слышишь? Я с Украины, мы оба с Федором из-под Киева".
Утром я проснулся, слез с полки, а их уже нету. Я и решил: поеду на Украину, в Киев. Назовусь - Крещук. Он Федор - и я Федор. А фамилию возьму его, стану Крещук, - и тогда меня никто не найдет...
постараюсь покороче
чтож, осилила таки "Град обречённый" (так и хочется ый заменить на ых):coffe:
не зря я не читала раньше Стругацких - не моё, ниочём. После "Трудно быть богом" поняла, но когда ткнули в "Град" - ладно, прочту, для общего
Антиутопия как антиутопия, тривиальный посыл ясен изначально, нетривиальный слишком сильно с режимом связан
Лично моё - коле берешься за фантастическую линию - дорабатывай до конца, не можешь - упирайся в реализм
Мне было скучно
Но - для тех, кто меня "ткнул" - в своей позиции я только укрепилась, это ещё с детства вбивалось "человек - кузнец своего". С веками ничего не изменилось, и не изменится. не спа?!
Сюда же я кидаю и "достоин правителя", пусть в куче будет. Пока.
Это я отвлеклась. В тему литературы. Лично моё - то, что, у Стругацких растянуто на сотни страниц, в коротенький рассказ поместить можно. Не затягивает чтение.
А фильм про НУИНУ люблю нежно *)
П.С. "1984" затянул с первых страниц. Литературные предпочтения - как предпочтения в еде- либо тебе вкусно, либо ты просто утоляешь голод. Вычитаем предпочтения - остаётся "съедобно - несъедобно". У меня сестра, к примеру, лук жаренныйивареный не ест )
чтож, осилила таки "Град обречённый" (так и хочется ый заменить на ых):coffe:
не зря я не читала раньше Стругацких - не моё, ниочём. После "Трудно быть богом" поняла, но когда ткнули в "Град" - ладно, прочту, для общего
Антиутопия как антиутопия, тривиальный посыл ясен изначально, нетривиальный слишком сильно с режимом связан
Лично моё - коле берешься за фантастическую линию - дорабатывай до конца, не можешь - упирайся в реализм
Мне было скучно
Но - для тех, кто меня "ткнул" - в своей позиции я только укрепилась, это ещё с детства вбивалось "человек - кузнец своего". С веками ничего не изменилось, и не изменится. не спа?!
Сюда же я кидаю и "достоин правителя", пусть в куче будет. Пока.Это я отвлеклась. В тему литературы. Лично моё - то, что, у Стругацких растянуто на сотни страниц, в коротенький рассказ поместить можно. Не затягивает чтение.
А фильм про НУИНУ люблю нежно *)
П.С. "1984" затянул с первых страниц. Литературные предпочтения - как предпочтения в еде- либо тебе вкусно, либо ты просто утоляешь голод. Вычитаем предпочтения - остаётся "съедобно - несъедобно". У меня сестра, к примеру, лук жаренныйивареный не ест )
polik, к Стугацким у меня подобное отношение,
с папой на эту тему уже даже боимся дискутировать)
но и с Оруэллом как-то не сложилось, в отличие от его, так скажем, коллег по антиутопийскому) - Замятинское "Мы", "451 по Фаренгейту" Бредбери, сюда же "В стране водяных" Агутагавы..
люблю, когда книги утоляют голод)
из серии "ем, чтобы жить.."
с папой на эту тему уже даже боимся дискутировать)
но и с Оруэллом как-то не сложилось, в отличие от его, так скажем, коллег по антиутопийскому) - Замятинское "Мы", "451 по Фаренгейту" Бредбери, сюда же "В стране водяных" Агутагавы..
люблю, когда книги утоляют голод)
из серии "ем, чтобы жить.."
ты сама сначала придумай, а потом мни себя критиком)))
Шаблоны жанров что ли разработала? Давай их сюдой))))))
Мне было "Град" читать спустя 20 лет очень интересно.
Особенно чувствовать, что написали в 70-х,
а что по конъюнктуре добавили в 90-х.)))
И это так прекрасно, понимать, что авторы тогда,и даже немного не тогда, были не совсем тем, чем хотели казаться))))
Шаблоны жанров что ли разработала? Давай их сюдой))))))
Мне было "Град" читать спустя 20 лет очень интересно.
Особенно чувствовать, что написали в 70-х,
а что по конъюнктуре добавили в 90-х.)))
И это так прекрасно, понимать, что авторы тогда,и даже немного не тогда, были не совсем тем, чем хотели казаться))))
Открыла для себя творчество Уильяма Сьюарда Берроуза ))) википедия называет его ключевым американским автором второй половины ХХ века
Вчера на глаза попалось
Игорь Северянин
КОЛЫБЕЛЬ КУЛЬТУРЫ НОВОЙ
Вот подождите - Россия воспрянет,
Снова воспрянет и на ноги встанет.
Впредь ее Запад уже не обманет
Цивилизацией дутой своей...
Встанет Россия, да, встанет Россия,
Очи раскроет свои голубые,
Речи начнет говорить огневые, -
Мир преклонится тогда перед ней!
Встанет Россия - все споры рассудит...
Встанет Россия - народности сгрудит...
И уж у Запада больше не будет
Брать от негодной культуры росток.
А вдохновенно и религиозно,
Пламенно веря и мысля серьезно,
В недрах своих непреложностью грозный
Станет выращивать новый цветок...
Время настанет - Россия воспрянет,
Правда воспрянет, неправда отстанет,
Мир ей восторженно славу возгрянет, -
Родина Солнца - Восток!
1923
Игорь Северянин
КОЛЫБЕЛЬ КУЛЬТУРЫ НОВОЙ
Вот подождите - Россия воспрянет,
Снова воспрянет и на ноги встанет.
Впредь ее Запад уже не обманет
Цивилизацией дутой своей...
Встанет Россия, да, встанет Россия,
Очи раскроет свои голубые,
Речи начнет говорить огневые, -
Мир преклонится тогда перед ней!
Встанет Россия - все споры рассудит...
Встанет Россия - народности сгрудит...
И уж у Запада больше не будет
Брать от негодной культуры росток.
А вдохновенно и религиозно,
Пламенно веря и мысля серьезно,
В недрах своих непреложностью грозный
Станет выращивать новый цветок...
Время настанет - Россия воспрянет,
Правда воспрянет, неправда отстанет,
Мир ей восторженно славу возгрянет, -
Родина Солнца - Восток!
1923