Соцсети. Любимое.
- Автор темы Ю.С.
- Дата начала
Леденящую кровь историю поведали мне. Одна добрая дама подобрала кота. А было так, – только она собралась опустить пакет мусора в мусорку подле дома, как из бака медленно, что перископ, показались голубые глазищи в обрамлении облезлой шерсти цвета апрельского снега на обочинах наших дорог. Глаза взглянули жалобно и издали слабое «Мя… Мя…».
– У. – подсказала женщина и неожиданно для себя, холеной ручкой, за шкирку выудила из бака нечто. Нечто не протестовало, а безвольно повисло и покачивалось на холодном ветру. Беглый осмотр на весу показывал, что кот, несомненно, разменял девятую и последнюю жизнь, да и та вот-вот покинет его жалкое тело.
Мелькнула мысль опустить безнадежного кота обратно, но в глазах животного было «Нет! Нет!! Лучше пристрелите, тётенька, а в тюрьму я больше не вернусь!».
Так у женщины впервые завелось животное системы кот. С кличкой она определилась сразу, – Рахит, ибо кривые «проволочные» конечности и хвост, да худоба в придачу. С окрасом определилась постепенно, от помывки к помывке: от «Кремовый, вроде…», до – «Вроде, белый…».
Поначалу, когда в дом являлись гости, дабы не пугать их видами кота а-ля «кладбище домашних животных», Рахита с вкусняшками запирали в кладовке, и он не протестовал – нажрется и спит, горемыка.
Но весьма скоро, комплекс витаминов мяса, рыбы, сметаны, колбасы и уютных шерстяных ковров и горячих радиаторов отопления, сделал свое дело.
Спустя три месяца, кличка Рахит подходила коту, как трико и тяпка завзятого советского огородника профессиональному игроку в гольф или конное поло.
Рахит преобразился в белоснежного, откормленного и весьма сообразительного котяру завидной пушистости и украсил и завершил собой изысканный интерьер богатой квартиры, а хозяйка содрогалась от мысли, что кто-то прежде неё мог забрать с помойки подобного роскошного красавца. Совсем тётка потеряла голову от любви! Кто другой? Если только старуха с косой…
Две вещи – еда, и откуда она берется, всецело занимали мозг Рахита, ещё вчера едва не отбросившего когти в баке «Для смешанных отходов». А сейчас кот без памяти влюбился в большой японский холодильник. Да-да! Даже нажравшись от пуза, он подолгу сидел пред распашным агрегатом, ожидая, когда хозяйка его откроет. Это было любимое «кино» Рахита. Бестселлер. Услада измученного сердца странника, обретшего покой.
Из-за распахнутой дверки, вместе с прохладой, видом и ароматами: колбасы, рыбы, сметаны, котлет, курицы, и т.п., на Рахита снисходила кошачья благодать и, округлившиеся глаза разбегались в стороны от картины свалившегося на вчерашнего беспризорника и пристанища блох и паразитов счастья.
Иногда вид многочисленных припасов приводил кота в столь неописуемый восторг, что он бесновался как котёнок.
Однажды Рахит до кровищи атаковал ногу гостя, позволившего себе отворить дверь «храма». А обоссанный ботинок наглеца, намекал не повторять смертельных ошибок, чтобы в другой раз не лишиться того, на что ботинок обувается…
Ученые утверждают, – кошки видят сны чаще человека. Не врут, ибо сдается, что Рахиту через день являлись кошмары из голодного занюханного прошлого, – он просыпался как от удара и котопультировался к холодильнику и мяукал, требуя открыть прелесть.
Убедившись, что еда неизменно громоздится на полках, удовлетворенный ревизией, хвостатый «ОБХСС» пиздовал восвояси с видом «Всё будет самолёт, сосиски форева!»..
Хохотушка и выдумщица хозяйка решила разыграть непосредственное милое животное. Пока Рахит спал, все-все продукты из холодильника перекочевали в шкаф...
Голодный Рахит сидел перед холодильником и мяукал. Веселая женщина взялась за ручку, Рахит нетерпеливо посеменил лапками и неуловимо улыбнулся встрече с прекрасным. Что произошло потом, женщина вспоминает с содроганием...
Резко открывшийся вид абсолютно голых полок рывком поднял кота стоймя и напрочь отвалил ему челюсть. Вылезшие из орбит глаза сошлись у переносья и норовили развернуться внутрь черепа, чтобы не видеть страшной картины. Взвыв что-то похожее на «Пиздец!» (как утверждает вполне адекватная хозяйка), Рахит пошатнулся и без чувств рухнул навзничь, воздев конечности.
Обосравшаяся «шутница» кинулась приводить несчастное фраппированное животное в чувство мольбами и поцелуями, но без толку. Тогда схватила палку отборного сервелата и тычет ему в нос. Рахит очнулся, намертво закогтил, обнял колбасу всем телом и истошно завыл, – истерика, посттравматический синдром...
Рыдающая хозяйка кинулась к шкафу, трясущимися руками давай вертать всё взад, причитая «Вот сосиски, вот мясо, вот сёмга, фарш, Рахит, не плачь, родненький!! Все на месте, Рахитик!! Ой, дура я, дура! Аа!..».
Кот при виде продуктов одуплился, повеселел, с аппетитом покушал, но от пережитого потрясения один глаз его намертво застрял у переносицы. И хозяйка теперь страшно корит себя за это, и ищет им двоим хорошего офтальмолога, потому что и у неё один глаз стал весьма дергаться…
А. Болдырев
– У. – подсказала женщина и неожиданно для себя, холеной ручкой, за шкирку выудила из бака нечто. Нечто не протестовало, а безвольно повисло и покачивалось на холодном ветру. Беглый осмотр на весу показывал, что кот, несомненно, разменял девятую и последнюю жизнь, да и та вот-вот покинет его жалкое тело.
Мелькнула мысль опустить безнадежного кота обратно, но в глазах животного было «Нет! Нет!! Лучше пристрелите, тётенька, а в тюрьму я больше не вернусь!».
Так у женщины впервые завелось животное системы кот. С кличкой она определилась сразу, – Рахит, ибо кривые «проволочные» конечности и хвост, да худоба в придачу. С окрасом определилась постепенно, от помывки к помывке: от «Кремовый, вроде…», до – «Вроде, белый…».
Поначалу, когда в дом являлись гости, дабы не пугать их видами кота а-ля «кладбище домашних животных», Рахита с вкусняшками запирали в кладовке, и он не протестовал – нажрется и спит, горемыка.
Но весьма скоро, комплекс витаминов мяса, рыбы, сметаны, колбасы и уютных шерстяных ковров и горячих радиаторов отопления, сделал свое дело.
Спустя три месяца, кличка Рахит подходила коту, как трико и тяпка завзятого советского огородника профессиональному игроку в гольф или конное поло.
Рахит преобразился в белоснежного, откормленного и весьма сообразительного котяру завидной пушистости и украсил и завершил собой изысканный интерьер богатой квартиры, а хозяйка содрогалась от мысли, что кто-то прежде неё мог забрать с помойки подобного роскошного красавца. Совсем тётка потеряла голову от любви! Кто другой? Если только старуха с косой…
Две вещи – еда, и откуда она берется, всецело занимали мозг Рахита, ещё вчера едва не отбросившего когти в баке «Для смешанных отходов». А сейчас кот без памяти влюбился в большой японский холодильник. Да-да! Даже нажравшись от пуза, он подолгу сидел пред распашным агрегатом, ожидая, когда хозяйка его откроет. Это было любимое «кино» Рахита. Бестселлер. Услада измученного сердца странника, обретшего покой.
Из-за распахнутой дверки, вместе с прохладой, видом и ароматами: колбасы, рыбы, сметаны, котлет, курицы, и т.п., на Рахита снисходила кошачья благодать и, округлившиеся глаза разбегались в стороны от картины свалившегося на вчерашнего беспризорника и пристанища блох и паразитов счастья.
Иногда вид многочисленных припасов приводил кота в столь неописуемый восторг, что он бесновался как котёнок.
Однажды Рахит до кровищи атаковал ногу гостя, позволившего себе отворить дверь «храма». А обоссанный ботинок наглеца, намекал не повторять смертельных ошибок, чтобы в другой раз не лишиться того, на что ботинок обувается…
Ученые утверждают, – кошки видят сны чаще человека. Не врут, ибо сдается, что Рахиту через день являлись кошмары из голодного занюханного прошлого, – он просыпался как от удара и котопультировался к холодильнику и мяукал, требуя открыть прелесть.
Убедившись, что еда неизменно громоздится на полках, удовлетворенный ревизией, хвостатый «ОБХСС» пиздовал восвояси с видом «Всё будет самолёт, сосиски форева!»..
Хохотушка и выдумщица хозяйка решила разыграть непосредственное милое животное. Пока Рахит спал, все-все продукты из холодильника перекочевали в шкаф...
Голодный Рахит сидел перед холодильником и мяукал. Веселая женщина взялась за ручку, Рахит нетерпеливо посеменил лапками и неуловимо улыбнулся встрече с прекрасным. Что произошло потом, женщина вспоминает с содроганием...
Резко открывшийся вид абсолютно голых полок рывком поднял кота стоймя и напрочь отвалил ему челюсть. Вылезшие из орбит глаза сошлись у переносья и норовили развернуться внутрь черепа, чтобы не видеть страшной картины. Взвыв что-то похожее на «Пиздец!» (как утверждает вполне адекватная хозяйка), Рахит пошатнулся и без чувств рухнул навзничь, воздев конечности.
Обосравшаяся «шутница» кинулась приводить несчастное фраппированное животное в чувство мольбами и поцелуями, но без толку. Тогда схватила палку отборного сервелата и тычет ему в нос. Рахит очнулся, намертво закогтил, обнял колбасу всем телом и истошно завыл, – истерика, посттравматический синдром...
Рыдающая хозяйка кинулась к шкафу, трясущимися руками давай вертать всё взад, причитая «Вот сосиски, вот мясо, вот сёмга, фарш, Рахит, не плачь, родненький!! Все на месте, Рахитик!! Ой, дура я, дура! Аа!..».
Кот при виде продуктов одуплился, повеселел, с аппетитом покушал, но от пережитого потрясения один глаз его намертво застрял у переносицы. И хозяйка теперь страшно корит себя за это, и ищет им двоим хорошего офтальмолога, потому что и у неё один глаз стал весьма дергаться…
А. Болдырев
Сначала бог создал мужчину.
Существо было забавное и важное.
Существо бегало, грозило богу пальцем и важно махало писей.
Потом бог, неудовлетворенный сделаным, создал пса.
Мужчина и пёс сразу подружились и пошли гулять.
Гуляли они преимущественно по грязи и лужам.
«Все полы в пещере же исторчут»: подумал бог и создал женщину.
Женщина быстро помыла лапы собаке и прикрыла горделивую мужскую писю листом.
Потом запретила собаке метить пещеру, а мужчине жрать забродившие ягоды.
«Какая то она слишком правильная»: подумал бог и создал кошку, чтобы женщина у неё училась всякому.
Женщина у кошки научилась всякому, кошка научилась какать в лоток.
Потом женщина и кошка поймали Бога и с тех пор он придумывает разное для женщины и кошки.
Туфли, когтеточка , помада, мышка на батарейках.
А как же мужчина и пёс?
Как как, моют лапы и больше не трясут писей, ну по крайне мере не везде, влюблены в женщину и кошку, хотя часто намекают богу что вдвоём им было бы спокойнее.
А как же бог?
Нормально бог, вон электрическую поилку для кошки придумал и ввёл в моду кеды, чтобы женщина от него со всякими шпильками отстала.
Существо было забавное и важное.
Существо бегало, грозило богу пальцем и важно махало писей.
Потом бог, неудовлетворенный сделаным, создал пса.
Мужчина и пёс сразу подружились и пошли гулять.
Гуляли они преимущественно по грязи и лужам.
«Все полы в пещере же исторчут»: подумал бог и создал женщину.
Женщина быстро помыла лапы собаке и прикрыла горделивую мужскую писю листом.
Потом запретила собаке метить пещеру, а мужчине жрать забродившие ягоды.
«Какая то она слишком правильная»: подумал бог и создал кошку, чтобы женщина у неё училась всякому.
Женщина у кошки научилась всякому, кошка научилась какать в лоток.
Потом женщина и кошка поймали Бога и с тех пор он придумывает разное для женщины и кошки.
Туфли, когтеточка , помада, мышка на батарейках.
А как же мужчина и пёс?
Как как, моют лапы и больше не трясут писей, ну по крайне мере не везде, влюблены в женщину и кошку, хотя часто намекают богу что вдвоём им было бы спокойнее.
А как же бог?
Нормально бог, вон электрическую поилку для кошки придумал и ввёл в моду кеды, чтобы женщина от него со всякими шпильками отстала.
Не всё мне смотреть изощренное кино про спасение мира, можно иногда отвлечься на дела семейные. Поэтому поглядел фильм «Вышка».
По скале лезут трое друзей. Курносая оторва, девушка с плаксивым лицом и её муж. Они скалолазы. Самый офигенный скалолаз — муж, он подбадривает жену и говорит: «Делай, как я!». «Давай!» — говорит. «Не бойся», — говорит. Сначала непонятно, зачем девушке с плаксивым лицо такое лицо, но через минуту муж срывается со скалы и аааа!.. Теперь плаксивое лицо ей как раз.
Следующий год плаксивая девушка плачет, заливает горе виски и не хочет жить. Дома на полочке лежит небольшая коробочка с мужем внутри, напоминая о разбившихся (в лепёшку) мечтах.
Через год в дверь стучит Оторва, которая сразу после отрыва мужа от скалы как-то оторвалась от подруги и уехала отрываться одна. Оторва предлагает сменить траур на верхотуру. Взять мужа с полочки, залезть куда-нибудь повыше и развеять его. И заодно самим развеяться.
Лучше виски, как известно, может быть только вышка. На которой ещё не бывал.
Вышка — это такая… вышка в 600 метров высотой посреди пустыни. Раньше она испускала какой-то там сигнал, но теперь у нее только лампочка наверху мигает, и все. Вышка выглядит как стальная ферма с лестницей внутри, которая потом переходит в толстый столб с лестницей снаружи. Наверху площадочка, а еще над площадкой торчит шест с лампочкой на пипке.
Плаксивая сначала отказывается, но идея развеять мужа прям цепляет её, поэтому она соглашается.
Девушки приезжают к вышке. Там уютно: никого нет, всё в ржавчине, у подножия грифы доедают козу. Курносая Оторва смело лезет первой. Плаксивая ссытся, подвывает, но тоже лезет и громко сопит от ужаса.
Я боюсь высоты, поэтому не очень понятно, кто именно сопит, Плаксивая или я.
Пока девушки лезут, вышка отчаянно скрипит, стонет всем телом, шуршит ржавчиной и теряет болты, которыми закреплена лестница. Когда героини долезают туда, где стальная ферма превращается в столб с лестницей снаружи, сопение автора становится сложно игнорировать. Оно буквально заслоняет собой сюжет.
Девушки, конечно, не игнорируют безопасность, поэтому используют страховку. Страховочной веревкой они сцеплены между собой и… и всё. К вышке они никак не присоединены, потому что это же очевидная глупость: как мы залезем наверх, если мы застрахуемся об вышку? Перецеплять карабины, что ли, каждый раз? Пф. Вот станьте сначала офигенными скалолазками, как мы, а потом других учите.
Девушки долезают до площадки, вскарабкиваются на нее и встают в полный рост, ни за что не держась.
По разумению пугливого рецензента, верхнюю площадку шестисотметровой вышки должно мотылять туда-сюда с амплитудой метров в десять в безветренную погоду. И это уже с учетом стальных строп, которые вышка растопырила и держится ими за землю.
Но площадка стоит, не шелохнувшись. Девушки радостно распыляют мужа, поочередно висят на краю площадки, держась одной рукой и фоткаются с квадрокоптера. Плаксивую прям не узнать, она улыбается вся.
Наступает время лезть назад. Плаксивая насчупывает лестницу ногой, потом насчупывает рукой. Лестница чувственно содрогается от прикосновений. Плаксивая пролезает один пролет вниз, но тут вконец смущенная лестница делает «Ах!» и отваливается по всей длине столба. Плаксивую снова прям узнать — она болтается на страховке, плачет и бьётся об вышку всем телом, как лягушка об дверь.
Поскольку страховка привязана снова не к вышке, а к Курносой Оторве, Курносая хватается там у себя наверху чем может за что попало. А потом начинает тянуть висящую товарку наверх. Не знаю, как можно затянуть куда-то шестьдесят плаксивых килограммов, болтающихся на тонкой альпинистской веревке, но она справляется. Женщина-лебёдка.
Важный сюжетообразующий элемент фильма — две антенны-тарелки, приделанные к вышке метров на пятнадцать ниже наших курносо-плаксивых героинь. Сейчас на этих антеннах лежит рюкзак с водичкой, который уронила туда Плаксивая в общей суете.
Теперь девушкам надо кому-то сообщить, что… их оставалось только двое на безымянной высоте. Нужно позвонить! Но телефон не звонит, сигнала нет, они слишком высоко. Но у подножия вышки сигнал был. Нужно скинуть сигнал вниз!
Они набирают сообщение и хотят мягко скинуть телефон. Для этого у Оторвы снимают кед и лифчик, заворачивают телефон в лифчик, а лифчик в кед, и бросают эротикоммуникационную конструкцию вниз. Но помощь не идет. То ли лифчик подкачал, то ли кед подвёл. Что делать?
Когда надоело им жаждой томиться, водички решили достать, чтоб напиться, которая в их рюкзачочке хранится, в том, который на антеннах лежит.
Оторва решает десантироваться на страховке до антенн, схватить рюкзак и сразу назад. Она свешивается, но чуть-чуть не достает. Как настоящая оторва, она отстегивается от страховки, раскачивается и спрыгивает на антенны.
Антенны скрипят. Ветер воет и ему в тон подвывает Плаксивая. Рюкзак добыт, но теперь надо как-то дотянуться обратно до страховки. В рюкзаке есть селфи-палка, с помощью которой оторва прицепляет рюкзак к страховке. А потом — ф-ф-фыщ! — прыгает и цепляется за рюкзак сама.
Время тянуть и лезть. Плаксивая наверху плачет и тянет Оторву. Оторва одновременно карабкается по веревке снизу. Когда дело почти сделано, у Оторвы скользит нога и она делает «ой!». Плаксивая от неожиданности тоже делает «ой!» и отпускает верёвку. Оторва отрывается.
Плаксивая с медленным ужасом глядит вниз — долетела там уже Оторва до земли или ещё не долетела. Но Оторва болтается на рюкзаке, потому что она цепкая. Плаксивая снова тянет, теперь уже до конца.
Еще сутки или двое девушки проводят наверху, придумывая всякие схемы. Плаксивую жизнь бьет снова и снова: сначала она разбивает спасительный квадрокоптер, потом узнает, что Оторва мутила с её мужем, потом её начинают кусать грифы, которые доели козу внизу и теперь прилетели отведать козу вверху.
На исходе сил Плаксивая предлагает Оторве повторить трюк с телефоном и кедом. Потому что у них на двоих остался один телефон и один кед. Но тут Оторва вдруг говорит, что кеда нет. Ну, то есть, кед есть…
— …но дать я тебе его не могу.
— Почему? — шепчет Плаксивая, холодея сразу вся.
— Потому что я… мёртваяяяя! Аааааа!
— Ааааааааа!
— Ааааааааа!
Тут Плаксивая вспоминает сразу всё. Как было на самом деле. Когда она тянула Оторву с рюкзаком и они сделали «ой!», Оторва оторвалась совсем и не повисла на рюкзаке, а упала на антенны и расплющилась. А Плаксивая просто с ума немножко сошла и думала, что всё нормально.
Теперь же Плаксивая смотрит вниз. Внизу висят антенны и на них — бе! — лежит Оторва. И кед у неё тоже такой — бе! — на сторону.
Плаксивая решается на план. Она быстренько доедает грифа, которого чуть раньше контратаковала и взяла на удушающий, собирается с силами, цепляет страховку, сползает по ней и прыгает на антенны. Там она достает телефон, печатает сообщение, кладет телефон в кед, а кед для мягкости засовывает Оторве прямо в ж...
Прямо в живот. Живот предусмотрительно проели грифы, чтобы сделать коммуникацию удобнее. Затем Плаксивая поднатуживается и отправляет некросмску вниз.
Чвяк. Дзыньк!
Ещё до рассвета возле вышки собирается столько полиции и вертолётов, будто там космический корабль упал. Самое удивительное во всём фильме — то, насколько долго у Плаксивой проработал телефон.
(с) Глеб Клинов
По скале лезут трое друзей. Курносая оторва, девушка с плаксивым лицом и её муж. Они скалолазы. Самый офигенный скалолаз — муж, он подбадривает жену и говорит: «Делай, как я!». «Давай!» — говорит. «Не бойся», — говорит. Сначала непонятно, зачем девушке с плаксивым лицо такое лицо, но через минуту муж срывается со скалы и аааа!.. Теперь плаксивое лицо ей как раз.
Следующий год плаксивая девушка плачет, заливает горе виски и не хочет жить. Дома на полочке лежит небольшая коробочка с мужем внутри, напоминая о разбившихся (в лепёшку) мечтах.
Через год в дверь стучит Оторва, которая сразу после отрыва мужа от скалы как-то оторвалась от подруги и уехала отрываться одна. Оторва предлагает сменить траур на верхотуру. Взять мужа с полочки, залезть куда-нибудь повыше и развеять его. И заодно самим развеяться.
Лучше виски, как известно, может быть только вышка. На которой ещё не бывал.
Вышка — это такая… вышка в 600 метров высотой посреди пустыни. Раньше она испускала какой-то там сигнал, но теперь у нее только лампочка наверху мигает, и все. Вышка выглядит как стальная ферма с лестницей внутри, которая потом переходит в толстый столб с лестницей снаружи. Наверху площадочка, а еще над площадкой торчит шест с лампочкой на пипке.
Плаксивая сначала отказывается, но идея развеять мужа прям цепляет её, поэтому она соглашается.
Девушки приезжают к вышке. Там уютно: никого нет, всё в ржавчине, у подножия грифы доедают козу. Курносая Оторва смело лезет первой. Плаксивая ссытся, подвывает, но тоже лезет и громко сопит от ужаса.
Я боюсь высоты, поэтому не очень понятно, кто именно сопит, Плаксивая или я.
Пока девушки лезут, вышка отчаянно скрипит, стонет всем телом, шуршит ржавчиной и теряет болты, которыми закреплена лестница. Когда героини долезают туда, где стальная ферма превращается в столб с лестницей снаружи, сопение автора становится сложно игнорировать. Оно буквально заслоняет собой сюжет.
Девушки, конечно, не игнорируют безопасность, поэтому используют страховку. Страховочной веревкой они сцеплены между собой и… и всё. К вышке они никак не присоединены, потому что это же очевидная глупость: как мы залезем наверх, если мы застрахуемся об вышку? Перецеплять карабины, что ли, каждый раз? Пф. Вот станьте сначала офигенными скалолазками, как мы, а потом других учите.
Девушки долезают до площадки, вскарабкиваются на нее и встают в полный рост, ни за что не держась.
По разумению пугливого рецензента, верхнюю площадку шестисотметровой вышки должно мотылять туда-сюда с амплитудой метров в десять в безветренную погоду. И это уже с учетом стальных строп, которые вышка растопырила и держится ими за землю.
Но площадка стоит, не шелохнувшись. Девушки радостно распыляют мужа, поочередно висят на краю площадки, держась одной рукой и фоткаются с квадрокоптера. Плаксивую прям не узнать, она улыбается вся.
Наступает время лезть назад. Плаксивая насчупывает лестницу ногой, потом насчупывает рукой. Лестница чувственно содрогается от прикосновений. Плаксивая пролезает один пролет вниз, но тут вконец смущенная лестница делает «Ах!» и отваливается по всей длине столба. Плаксивую снова прям узнать — она болтается на страховке, плачет и бьётся об вышку всем телом, как лягушка об дверь.
Поскольку страховка привязана снова не к вышке, а к Курносой Оторве, Курносая хватается там у себя наверху чем может за что попало. А потом начинает тянуть висящую товарку наверх. Не знаю, как можно затянуть куда-то шестьдесят плаксивых килограммов, болтающихся на тонкой альпинистской веревке, но она справляется. Женщина-лебёдка.
Важный сюжетообразующий элемент фильма — две антенны-тарелки, приделанные к вышке метров на пятнадцать ниже наших курносо-плаксивых героинь. Сейчас на этих антеннах лежит рюкзак с водичкой, который уронила туда Плаксивая в общей суете.
Теперь девушкам надо кому-то сообщить, что… их оставалось только двое на безымянной высоте. Нужно позвонить! Но телефон не звонит, сигнала нет, они слишком высоко. Но у подножия вышки сигнал был. Нужно скинуть сигнал вниз!
Они набирают сообщение и хотят мягко скинуть телефон. Для этого у Оторвы снимают кед и лифчик, заворачивают телефон в лифчик, а лифчик в кед, и бросают эротикоммуникационную конструкцию вниз. Но помощь не идет. То ли лифчик подкачал, то ли кед подвёл. Что делать?
Когда надоело им жаждой томиться, водички решили достать, чтоб напиться, которая в их рюкзачочке хранится, в том, который на антеннах лежит.
Оторва решает десантироваться на страховке до антенн, схватить рюкзак и сразу назад. Она свешивается, но чуть-чуть не достает. Как настоящая оторва, она отстегивается от страховки, раскачивается и спрыгивает на антенны.
Антенны скрипят. Ветер воет и ему в тон подвывает Плаксивая. Рюкзак добыт, но теперь надо как-то дотянуться обратно до страховки. В рюкзаке есть селфи-палка, с помощью которой оторва прицепляет рюкзак к страховке. А потом — ф-ф-фыщ! — прыгает и цепляется за рюкзак сама.
Время тянуть и лезть. Плаксивая наверху плачет и тянет Оторву. Оторва одновременно карабкается по веревке снизу. Когда дело почти сделано, у Оторвы скользит нога и она делает «ой!». Плаксивая от неожиданности тоже делает «ой!» и отпускает верёвку. Оторва отрывается.
Плаксивая с медленным ужасом глядит вниз — долетела там уже Оторва до земли или ещё не долетела. Но Оторва болтается на рюкзаке, потому что она цепкая. Плаксивая снова тянет, теперь уже до конца.
Еще сутки или двое девушки проводят наверху, придумывая всякие схемы. Плаксивую жизнь бьет снова и снова: сначала она разбивает спасительный квадрокоптер, потом узнает, что Оторва мутила с её мужем, потом её начинают кусать грифы, которые доели козу внизу и теперь прилетели отведать козу вверху.
На исходе сил Плаксивая предлагает Оторве повторить трюк с телефоном и кедом. Потому что у них на двоих остался один телефон и один кед. Но тут Оторва вдруг говорит, что кеда нет. Ну, то есть, кед есть…
— …но дать я тебе его не могу.
— Почему? — шепчет Плаксивая, холодея сразу вся.
— Потому что я… мёртваяяяя! Аааааа!
— Ааааааааа!
— Ааааааааа!
Тут Плаксивая вспоминает сразу всё. Как было на самом деле. Когда она тянула Оторву с рюкзаком и они сделали «ой!», Оторва оторвалась совсем и не повисла на рюкзаке, а упала на антенны и расплющилась. А Плаксивая просто с ума немножко сошла и думала, что всё нормально.
Теперь же Плаксивая смотрит вниз. Внизу висят антенны и на них — бе! — лежит Оторва. И кед у неё тоже такой — бе! — на сторону.
Плаксивая решается на план. Она быстренько доедает грифа, которого чуть раньше контратаковала и взяла на удушающий, собирается с силами, цепляет страховку, сползает по ней и прыгает на антенны. Там она достает телефон, печатает сообщение, кладет телефон в кед, а кед для мягкости засовывает Оторве прямо в ж...
Прямо в живот. Живот предусмотрительно проели грифы, чтобы сделать коммуникацию удобнее. Затем Плаксивая поднатуживается и отправляет некросмску вниз.
Чвяк. Дзыньк!
Ещё до рассвета возле вышки собирается столько полиции и вертолётов, будто там космический корабль упал. Самое удивительное во всём фильме — то, насколько долго у Плаксивой проработал телефон.
(с) Глеб Клинов
Анна Ахматова
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну чёрный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух.
1917
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну чёрный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух.
1917
НОЧНЫЕ ПЕНИЯ
А в середине ночи мой мозг обычно затягивает: «Мои мы-ысли мои скакуны-ы-ы...»
- Да угомонись ты! – взываю я. И он мгновенно уступает:
- Всё, босс, молчу, молчу...
И тут же: - Тум-тудум-тум-тудум-тум-тудум...
- Да заткнись же ты!
- Но ведь я без слов.
- И без слов - заткнись!
И тут он начинает тараторить:
- А это, кстати, вы мне подкинули, помните, утречком переключали радиостанции и напоролись. А я ж смышлёный, мне достаточно секунды...
- Умолкни! – хриплю. – Умолкни, нам вставать рано!
- А который, кстати, час?!
- Не важно!
- Как это не важно? Я ж теперь так не смогу. В неведении я же начинаю гадать...
- А если узнаешь, заистеришь!
- Не заистерю, обещаю.
- Забудь! Просто не думай об этом, и всё.
- Как это не думать? Как это я могу об этом не думать?!.. Ну, хоть глазик откройте, босс. Я только краешком гляну...
- Да на вот, смотри! – приоткрываю я один глаз. И мозг начинает верещать:
- Ух ты ж, кошмар какой!! Ужас!!! Полтретьего?!!! Что ж делать-то?! Что ж делать?!!
- Спать! – рычу я. - Спа-а-ать, сволочь!
- Да какой там уже спать?! Сколько там того спать?!.. Ой, завтра же мне будет так плохо! Да мне уже нехорошо! Эй, надпочечники!! Кортизола сюда, быстро!!!
- Заткнись! – молю я. – Отключись, подонок, и мы, наконец, друг от друга, отдохнём! Только отключись и увидишь - всё получится!
- Чем вижу?! Вы же не открываете мне глаза!
- А если открою, ты опять вылупишься на будильник!
- Не вылуплюсь!
- Вылупишься!
- Не вылуплюсь!
- Ну на вот, открыл!
- Ух, твою ж ты... Это что – ещё десять минут прошло?! Когда?!! Вы ж только моргнули! Всё, завтра я точно умру! Да что там завтра, я уже умираю! Эй, надпочечники!! Адреналину сюда!!!
- Тихо ты! Ти-хо! – пытаюсь я перекричать этого истерика. – Вот слушай, я уже дышу медленно. Слышишь?.. Глубоко и медленно. Вдох-выдох!.. Вдох-выдох!.. Так ведь лучше?
- Вроде да...
- Не вроде, а лучше! А теперь представляй какие-нибудь картинки и засыпай.
- А какие, босс? Про что? Задайте тему!
- Ни про что. Нейтральные. Например, берег моря.
- Вот такой?
- Да ну что ж ты мне - пляж с девками? Пустынный представляй! Волна на гальку накатывает, откатывает, нака... Да не на ту Гальку! На каменную, скотина! И волна накатывает, а не Галька - текилу! Всё, гад, считай баранов!
- По одному или отарой?
- По одному!
- А они с интервалом идут?
- С интервалом!!
- Во сколько шагов?
- В один!!!
- В человеческий или в бараний?
- Просто! Считай! Баранов! Скотина!
- А они курдючные?
- Обычные бараны! Без курдюка! Без колокольчика! Без всего-о-о!!!
- Голые что ли?!
- Да прекрати ты мне этих баб подсовывать! Мы ж так не уснём никогда!!
- И мне опять будет плохо... Чувствуете, как лицо немеет? Холодный пот, чувствуете?! Это гипоксия, босс!.. Эй, надпочечники!!!
- Отвлеки-и-сь!! Отвлекись уже, сволота!
- Хорошо, попробую... «Мои мы-ысли мои скакуны-ы-ы...»
- У-у-у, гад! – зарываюсь я головой в подушку, и сквозь бешеный стук сердца в ушах, слышу:
- А почему гад-то?! Вы же сказали отвлечься, вот я скакунами и отвлекаюсь... Кстати, вы заметили, босс, что там «мои» сливаются с «эс», и слышится: «мои-с какуны»! Правда, смешно: «мои-с какуны»!
- Значит так, слушай меня внимательно... – цежу я сквозь зубы. - Если не хочешь, чтоб я перекрыл тебе кислород раз и навсегда, успокойся! Ты понял меня?! Успокойся!!!
- Ладно, тогда что-нибудь спокойное... «Ложкой снег мешая... Ночь идёт большая... Что же ты, малышка...»
- Да ну какая малышка, тварь?! Какая ещё малышка?!!
- Умка.
- Так, всё! Я сейчас вздёрнусь! Слышишь меня, я тебе сейчас такую гипоксию устрою, посинеешь?! Сперва ты поможешь мне сварганить петельку, а потом я тебя на ней же и подвешу! Ты понял?!!
- Всё! Осознал, босс, понял. Никаких колыбельных.
- И время у меня больше не спрашивай!
- Ясно, время не спрашивать... Кстати, сколько уже прошло?! Точнее, сколько нам ещё осталось?..
- У-у-у, тварь!!! – вскакиваю я с постели и, с криками: «Вот тебе, вот!!», принимаюсь хлестать этого певуна по собственным щекам.
- О! – слышу. – Добренького вам утречка! Спасибо, что взбодрили!.. Так что, теперь на работку, босс, да? А то ведь... «Удержа-ать не могу я лихих-с какунов. Пусть летя-ят, пусть летя-я-ят...»
© Эдуард Резник
А в середине ночи мой мозг обычно затягивает: «Мои мы-ысли мои скакуны-ы-ы...»
- Да угомонись ты! – взываю я. И он мгновенно уступает:
- Всё, босс, молчу, молчу...
И тут же: - Тум-тудум-тум-тудум-тум-тудум...
- Да заткнись же ты!
- Но ведь я без слов.
- И без слов - заткнись!
И тут он начинает тараторить:
- А это, кстати, вы мне подкинули, помните, утречком переключали радиостанции и напоролись. А я ж смышлёный, мне достаточно секунды...
- Умолкни! – хриплю. – Умолкни, нам вставать рано!
- А который, кстати, час?!
- Не важно!
- Как это не важно? Я ж теперь так не смогу. В неведении я же начинаю гадать...
- А если узнаешь, заистеришь!
- Не заистерю, обещаю.
- Забудь! Просто не думай об этом, и всё.
- Как это не думать? Как это я могу об этом не думать?!.. Ну, хоть глазик откройте, босс. Я только краешком гляну...
- Да на вот, смотри! – приоткрываю я один глаз. И мозг начинает верещать:
- Ух ты ж, кошмар какой!! Ужас!!! Полтретьего?!!! Что ж делать-то?! Что ж делать?!!
- Спать! – рычу я. - Спа-а-ать, сволочь!
- Да какой там уже спать?! Сколько там того спать?!.. Ой, завтра же мне будет так плохо! Да мне уже нехорошо! Эй, надпочечники!! Кортизола сюда, быстро!!!
- Заткнись! – молю я. – Отключись, подонок, и мы, наконец, друг от друга, отдохнём! Только отключись и увидишь - всё получится!
- Чем вижу?! Вы же не открываете мне глаза!
- А если открою, ты опять вылупишься на будильник!
- Не вылуплюсь!
- Вылупишься!
- Не вылуплюсь!
- Ну на вот, открыл!
- Ух, твою ж ты... Это что – ещё десять минут прошло?! Когда?!! Вы ж только моргнули! Всё, завтра я точно умру! Да что там завтра, я уже умираю! Эй, надпочечники!! Адреналину сюда!!!
- Тихо ты! Ти-хо! – пытаюсь я перекричать этого истерика. – Вот слушай, я уже дышу медленно. Слышишь?.. Глубоко и медленно. Вдох-выдох!.. Вдох-выдох!.. Так ведь лучше?
- Вроде да...
- Не вроде, а лучше! А теперь представляй какие-нибудь картинки и засыпай.
- А какие, босс? Про что? Задайте тему!
- Ни про что. Нейтральные. Например, берег моря.
- Вот такой?
- Да ну что ж ты мне - пляж с девками? Пустынный представляй! Волна на гальку накатывает, откатывает, нака... Да не на ту Гальку! На каменную, скотина! И волна накатывает, а не Галька - текилу! Всё, гад, считай баранов!
- По одному или отарой?
- По одному!
- А они с интервалом идут?
- С интервалом!!
- Во сколько шагов?
- В один!!!
- В человеческий или в бараний?
- Просто! Считай! Баранов! Скотина!
- А они курдючные?
- Обычные бараны! Без курдюка! Без колокольчика! Без всего-о-о!!!
- Голые что ли?!
- Да прекрати ты мне этих баб подсовывать! Мы ж так не уснём никогда!!
- И мне опять будет плохо... Чувствуете, как лицо немеет? Холодный пот, чувствуете?! Это гипоксия, босс!.. Эй, надпочечники!!!
- Отвлеки-и-сь!! Отвлекись уже, сволота!
- Хорошо, попробую... «Мои мы-ысли мои скакуны-ы-ы...»
- У-у-у, гад! – зарываюсь я головой в подушку, и сквозь бешеный стук сердца в ушах, слышу:
- А почему гад-то?! Вы же сказали отвлечься, вот я скакунами и отвлекаюсь... Кстати, вы заметили, босс, что там «мои» сливаются с «эс», и слышится: «мои-с какуны»! Правда, смешно: «мои-с какуны»!
- Значит так, слушай меня внимательно... – цежу я сквозь зубы. - Если не хочешь, чтоб я перекрыл тебе кислород раз и навсегда, успокойся! Ты понял меня?! Успокойся!!!
- Ладно, тогда что-нибудь спокойное... «Ложкой снег мешая... Ночь идёт большая... Что же ты, малышка...»
- Да ну какая малышка, тварь?! Какая ещё малышка?!!
- Умка.
- Так, всё! Я сейчас вздёрнусь! Слышишь меня, я тебе сейчас такую гипоксию устрою, посинеешь?! Сперва ты поможешь мне сварганить петельку, а потом я тебя на ней же и подвешу! Ты понял?!!
- Всё! Осознал, босс, понял. Никаких колыбельных.
- И время у меня больше не спрашивай!
- Ясно, время не спрашивать... Кстати, сколько уже прошло?! Точнее, сколько нам ещё осталось?..
- У-у-у, тварь!!! – вскакиваю я с постели и, с криками: «Вот тебе, вот!!», принимаюсь хлестать этого певуна по собственным щекам.
- О! – слышу. – Добренького вам утречка! Спасибо, что взбодрили!.. Так что, теперь на работку, босс, да? А то ведь... «Удержа-ать не могу я лихих-с какунов. Пусть летя-ят, пусть летя-я-ят...»
© Эдуард Резник
”Когда Чингисхан осадил Бухару, он не смог взять его с налёту штурмом, поэтому написал жителям города: «Тот, кто на нашей стороне – находится в безопасности». Жители Бухары разделились на две группы. Первые из них отказались подчиняться Чингисхану, а вторые согласились. Чингисхан написал тем, кто согласился ему подчиниться: «Если вы поможете сражаться с теми из вас, кто отказался, мы доверим вам ваш город».
Итак, они последовали его приказу, и между двумя группами вспыхнула война. В конце концов, «сторонники Чингисхана» победили, но большим потрясением стало то, что завоеватели взяли в руки оружие и начали их убивать. И тут Чингисхан произнёс слова: «Если бы они были верны, то не предали бы своих братьев ради нас, когда мы были для них чужими…»
Мораль: Предавший один раз, предаст и второй.”
Арабский историк Ибн аль-Асир (1160-1234).
Итак, они последовали его приказу, и между двумя группами вспыхнула война. В конце концов, «сторонники Чингисхана» победили, но большим потрясением стало то, что завоеватели взяли в руки оружие и начали их убивать. И тут Чингисхан произнёс слова: «Если бы они были верны, то не предали бы своих братьев ради нас, когда мы были для них чужими…»
Мораль: Предавший один раз, предаст и второй.”
Арабский историк Ибн аль-Асир (1160-1234).
" Порядочные люди не заставляют жен работать, для этого у них есть прислуга, а жена только для…
для того, чтобы одевать как нельзя лучше, любоваться на нее, вывозить в люди, доставлять все наслаждения, исполнять каждую ее прихоть как закон .... боготворить" А.Н. Островский "Доходное место", 1856 год.
для того, чтобы одевать как нельзя лучше, любоваться на нее, вывозить в люди, доставлять все наслаждения, исполнять каждую ее прихоть как закон .... боготворить" А.Н. Островский "Доходное место", 1856 год.
Образ изюминки — некой маленькой пикантной детали, которая придает ощущение остроты и необычности, — подарил нам лично Лев Николаевич Толстой. Именно он ввел впервые в оборот выражение «женщина с изюминкой». В его драме «Живой труп» один герой говорит другому: «Моя жена идеальная женщина была... Но что тебе сказать? Не было изюминки, — знаешь, в квасе изюминка? — не было игры в нашей жизни».
Иосиф Бродский
Что далее. А далее — зима.
Пока пишу, остывшие дома
на кухнях заворачивают кран,
прокладывают вату между рам,
теперь ты домосед и звездочет,
октябрьский воздух в форточку течет,
к зиме, к зиме все движется в умах,
и я гляжу, как за церковным садом
железо крыш на выцветших домах
волнуется, готовясь к снегопадам.
1961 г.
Что далее. А далее — зима.
Пока пишу, остывшие дома
на кухнях заворачивают кран,
прокладывают вату между рам,
теперь ты домосед и звездочет,
октябрьский воздух в форточку течет,
к зиме, к зиме все движется в умах,
и я гляжу, как за церковным садом
железо крыш на выцветших домах
волнуется, готовясь к снегопадам.
1961 г.
Катастрофически падает моя грамотность.
Недавно на форуме собачников встретила животное «ерк-ширский тырьер». Самое печальное, что меня ничего не удивило.
«Ерк», по моим представлениям, соответствовал действительности.
О степенном доге никто не скажет, что он - ерк. Только мелкое суматошное существо можно назвать ерком, и это будет правда.
Шир тоже каким-то образом уложился в общую картину. Что и понятно, поскольку я с детства контужена Толкиеном и время от времени он проявляется в окружающем пространстве. Собачка из Шира, норное существо - что неправильно?
Тырьер и подавно не вызвал вопросов.
По-моему, большинство собак в душе тырьеры. Один из моих котов — абсолютный, стопроцентный тырьер. Вчера, например, на блюдце оставался кусочек шарлотки. Сегодня от него осталась только сахарная пудра на усах у кота. Кто он после этого? Тырьер и сволочь.
А ведь ещё недавно я смеялась на рынке над курогой.
Абрекос меня раздражал, но не так сильно, как орех «мендаль». Бедные, увечные слова-инвалиды вызывали острое желание приласкать, вылечить и дать в морду обидчикам.
Я чувствовала себя как та учительница, которая спьяну пыталась исправить вывеску магазина «Обои» на «Оба».
Но уже давно ушли в прошлое те благословенные времена, когда «моенес», увиденный впервые, вызвал у меня онемение и острый приступ хватания воздуха ртом.
Теперь всё это позади. Вокруг меня скачут ерк-ширские тырьеры, несчастный майонез переживает кризис самоидентификации, геникологи с педиаторами рыдают, обнявшись.
И на них на всех снисходительно взирает егоар, изувеченный моей родной дочерью. «Мама, мы были в зоопарке но егоара не встретили» — написала она мне в смс.
Неудивительно, дорогая. Он же Ягуляр. Так говорил Винни-Пух, а уж он точно знает.
© Елена Михалкова
Недавно на форуме собачников встретила животное «ерк-ширский тырьер». Самое печальное, что меня ничего не удивило.
«Ерк», по моим представлениям, соответствовал действительности.
О степенном доге никто не скажет, что он - ерк. Только мелкое суматошное существо можно назвать ерком, и это будет правда.
Шир тоже каким-то образом уложился в общую картину. Что и понятно, поскольку я с детства контужена Толкиеном и время от времени он проявляется в окружающем пространстве. Собачка из Шира, норное существо - что неправильно?
Тырьер и подавно не вызвал вопросов.
По-моему, большинство собак в душе тырьеры. Один из моих котов — абсолютный, стопроцентный тырьер. Вчера, например, на блюдце оставался кусочек шарлотки. Сегодня от него осталась только сахарная пудра на усах у кота. Кто он после этого? Тырьер и сволочь.
А ведь ещё недавно я смеялась на рынке над курогой.
Абрекос меня раздражал, но не так сильно, как орех «мендаль». Бедные, увечные слова-инвалиды вызывали острое желание приласкать, вылечить и дать в морду обидчикам.
Я чувствовала себя как та учительница, которая спьяну пыталась исправить вывеску магазина «Обои» на «Оба».
Но уже давно ушли в прошлое те благословенные времена, когда «моенес», увиденный впервые, вызвал у меня онемение и острый приступ хватания воздуха ртом.
Теперь всё это позади. Вокруг меня скачут ерк-ширские тырьеры, несчастный майонез переживает кризис самоидентификации, геникологи с педиаторами рыдают, обнявшись.
И на них на всех снисходительно взирает егоар, изувеченный моей родной дочерью. «Мама, мы были в зоопарке но егоара не встретили» — написала она мне в смс.
Неудивительно, дорогая. Он же Ягуляр. Так говорил Винни-Пух, а уж он точно знает.
© Елена Михалкова
Этажом ниже лежат раненные в живот, в позвоночник, в голову и с ампутацией обеих рук или ног. В правом крыле — люди с раздробленными челюстями, отравленные газом, раненные в нос, уши и глотку. Левое крыло отведено слепым и раненным в легкие, в таз, в суставы, в почки, в мошонку, в желудок. Лишь здесь видишь наглядно, насколько уязвимо человеческое тело.
Двое раненых умирают от столбняка. Их кожа становится серой, тело цепенеет, под конец жизнь теплится, — еще очень долго, — в одних только глазах. У некоторых перебитая рука или нога подвязана на шнурке и висит в воздухе, словно вздернутая на виселице. У других к спинке кровати приделаны растяжки с тяжелыми гирями на конце, которые держат заживающую руку или ногу в напряженном положении. Я вижу людей с распоротыми кишками, в которых постоянно скапливается кал. Писарь показывает мне рентгеновские снимки бедренных, коленных и плечевых суставов, раздробленных на мелкие осколки.
Кажется непостижимым, что к этим изодранным в клочья телам приставлены человеческие лица, еще живущие обычной, повседневной жизнью. А ведь это только один лазарет, только одно его отделение! Их сотни тысяч в Германии, сотни тысяч во Франции, сотни тысяч в России. Как же бессмысленно все то, что написано, сделано и передумано людьми, если на свете возможны такие вещи! До какой же степени лжива и никчемна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови, если она допустила, чтобы на свете существовали сотни тысяч таких вот застенков. Лишь в лазарете видишь воочию, что такое война.
Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, — это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение. Что скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемся из могил и предстанем перед ними и потребуем отчета? Чего им ждать от нас, если мы доживем до того дня, когда не будет войны? Долгие годы мы занимались тем, что убивали. Это было нашим призванием, первым призванием в нашей жизни. Все, что мы знаем о жизни, — это смерть. Что же будет потом? И что станется с нами?
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Эрих Мария Ремарк
"На Западном фронте без перемен"
Двое раненых умирают от столбняка. Их кожа становится серой, тело цепенеет, под конец жизнь теплится, — еще очень долго, — в одних только глазах. У некоторых перебитая рука или нога подвязана на шнурке и висит в воздухе, словно вздернутая на виселице. У других к спинке кровати приделаны растяжки с тяжелыми гирями на конце, которые держат заживающую руку или ногу в напряженном положении. Я вижу людей с распоротыми кишками, в которых постоянно скапливается кал. Писарь показывает мне рентгеновские снимки бедренных, коленных и плечевых суставов, раздробленных на мелкие осколки.
Кажется непостижимым, что к этим изодранным в клочья телам приставлены человеческие лица, еще живущие обычной, повседневной жизнью. А ведь это только один лазарет, только одно его отделение! Их сотни тысяч в Германии, сотни тысяч во Франции, сотни тысяч в России. Как же бессмысленно все то, что написано, сделано и передумано людьми, если на свете возможны такие вещи! До какой же степени лжива и никчемна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови, если она допустила, чтобы на свете существовали сотни тысяч таких вот застенков. Лишь в лазарете видишь воочию, что такое война.
Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, — это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение. Что скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемся из могил и предстанем перед ними и потребуем отчета? Чего им ждать от нас, если мы доживем до того дня, когда не будет войны? Долгие годы мы занимались тем, что убивали. Это было нашим призванием, первым призванием в нашей жизни. Все, что мы знаем о жизни, — это смерть. Что же будет потом? И что станется с нами?
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Эрих Мария Ремарк
"На Западном фронте без перемен"
Первый опохмел это как… Как… В общем, умирала она. А и много ли приличной молодой девушке надо? Ресторанчик, бокал-другой шампанского, пятый, рюмочка коньяку на брудершафт, закольцованное «Послушай а, аа! Послушай джага-джага!..»…
Я утром ей и говорю, жалеючи: – Похмелись, полегчает. Всего-то стопочка холодой под супчик-лапша. И все как рукой. Проверено.
Замолчи, отвечает, не то сейчас вырвет пульсирующими потрохами! Ооо, горе мне голубке! И страшно мается. А спустя недолго, взывает тоненько, что соборовавшаяся мышь: – Не могу, помираю молодой нецелованной. Давай под горячее!.. Только тащи в постель, – я никакая, в китайские запчасти из бамбука!..
Охая и скрипя, приподнялась на подушках, всклочена как больная чумкой гиена. Подаю на подносе. Она скривилась, нос пальчиками зажала, зажмурилась (даже уши к черепушке прижались!), опрокинула, суп махом всосала и замерла, не дышит – прислушивается.
«Пфф!!» – выдохнула, наконец. Посидела, отдышалась, глядь! – глазки открылись-заблестели, румянец по щечкам потек, волосья улеглись, забрыкала ногами, одеялку скинула – жарко стало.
– Ничё се!.. – говорит и, удивленно хлопает фарами. И такая: – А там селедка под шубой еще осталась? И телячьи котлеты? Я бы еще стопочку для закрепления эффекта, сугубо... И соленый огурец захвати, э!! – кричит вслед.
Вернулся с подносом, а она сидит совсем прямо на подушках, и большими пальцами ног нетерпеливо шевелит...
– Ну, пьянству бой! – говорит на самых серьезных непроницаемых щах, а в одной руке холодная котлетища на вилке, а в другой рюмка запотевшая…
А. Болдырев
Я утром ей и говорю, жалеючи: – Похмелись, полегчает. Всего-то стопочка холодой под супчик-лапша. И все как рукой. Проверено.
Замолчи, отвечает, не то сейчас вырвет пульсирующими потрохами! Ооо, горе мне голубке! И страшно мается. А спустя недолго, взывает тоненько, что соборовавшаяся мышь: – Не могу, помираю молодой нецелованной. Давай под горячее!.. Только тащи в постель, – я никакая, в китайские запчасти из бамбука!..
Охая и скрипя, приподнялась на подушках, всклочена как больная чумкой гиена. Подаю на подносе. Она скривилась, нос пальчиками зажала, зажмурилась (даже уши к черепушке прижались!), опрокинула, суп махом всосала и замерла, не дышит – прислушивается.
«Пфф!!» – выдохнула, наконец. Посидела, отдышалась, глядь! – глазки открылись-заблестели, румянец по щечкам потек, волосья улеглись, забрыкала ногами, одеялку скинула – жарко стало.
– Ничё се!.. – говорит и, удивленно хлопает фарами. И такая: – А там селедка под шубой еще осталась? И телячьи котлеты? Я бы еще стопочку для закрепления эффекта, сугубо... И соленый огурец захвати, э!! – кричит вслед.
Вернулся с подносом, а она сидит совсем прямо на подушках, и большими пальцами ног нетерпеливо шевелит...
– Ну, пьянству бой! – говорит на самых серьезных непроницаемых щах, а в одной руке холодная котлетища на вилке, а в другой рюмка запотевшая…
А. Болдырев
"Я всё равно тебя когда - нибудь возьму - одну или вдвоём с Парижем"
Одна из самых трогательных историй произошла с Маяковским осенью 1928 г. в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.
Утончённая, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, она не воспринимала рваные стихи модного советского поэта. Он пугал её своей безудержной страстью.
Весь свой гонорар за ту поездку Владимир Маяковский положил на счёт цветочного магазина с условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов. Парижская фирма чётко выполняла указания клиента: годами в двери Татьяны Яковлевой стучались курьеры с букетами и единственной фразой: «От Маяковского».
Цветы приносили и после того как он умер. В оккупированном нацистами Париже она выжила только благодаря тому, что продавала эти букеты. Когда освободили Париж, она плакала от счастья — а букеты всё несли. Курьеры знали, что становятся частью легенды. И уже как пароль произносили, вечную фразу: «От Маяковского».
Владимир Маяковский — Письмо Татьяне Яковлевой.
В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный цвет
моих республик
тоже должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав —
тубо —
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность, жены,
слезы… ну их!-
вспухнут веки,
впору Вию.
Я не сам,
а я ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты —
ста мильонам
было плохо.
Мы теперь
к таким нежны —
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
1928 год.
Одна из самых трогательных историй произошла с Маяковским осенью 1928 г. в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.
Утончённая, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, она не воспринимала рваные стихи модного советского поэта. Он пугал её своей безудержной страстью.
Весь свой гонорар за ту поездку Владимир Маяковский положил на счёт цветочного магазина с условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов. Парижская фирма чётко выполняла указания клиента: годами в двери Татьяны Яковлевой стучались курьеры с букетами и единственной фразой: «От Маяковского».
Цветы приносили и после того как он умер. В оккупированном нацистами Париже она выжила только благодаря тому, что продавала эти букеты. Когда освободили Париж, она плакала от счастья — а букеты всё несли. Курьеры знали, что становятся частью легенды. И уже как пароль произносили, вечную фразу: «От Маяковского».
Владимир Маяковский — Письмо Татьяне Яковлевой.В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный цвет
моих республик
тоже должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав —
тубо —
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность, жены,
слезы… ну их!-
вспухнут веки,
впору Вию.
Я не сам,
а я ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты —
ста мильонам
было плохо.
Мы теперь
к таким нежны —
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
1928 год.
Сходила я давеча на родительское собрание. Трали-вали-гусельки, Вася то, Дуся это.... а вот Егор — единственный, к кому у меня нет претензий по русскому и чтению. Весь класс дружно на меня оборачивается. Я краснею, кокетливо прикрываюсь пузом и сползаю под парту. Какое-то первобытное желание оправдываться — мол, да, ну вот такой он у меня уродился, читать любит, все люди, как люди, а мой вот.....
После собрания родители оперативно берут меня в клещи, зажимают в угол и вопрошают дословно следующее:
— А КАК ВЫ ЕГО ЗАСТАВИЛИ ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?
И вот тут я понимаю, что это кирдык. Потому что вот стоит кучка тетенек под и за 40 и чуть не с блокнотами в руках ждут от меня, малолетки, подробный мастер-класс на тему "Как я заставила своего сына любить книги", заранее готовясь ужасаться драконовским методам. Ибо нормальные они все перепробовали и ни фига не вышло. И я начинаю им на полном серьёзе пытаться объяснить, что нельзя человека ЗАСТАВИТЬ любить. Не важно что. А они — не понимают. Ведь мой сын любит читать? Значит, у меня получилось его заставить?! Диалог получился феерический:
— Ну, при нём постоянно все читают. И я, и муж, и бабушки.... Он это видит и читает сам. Полный дом книг...
— У нас тоже полный дом, папа мой ещё библиотеку собирал, книжки дефицитные тогда были. Три шкафа книг, даже страницы не расклеены - бери, читай. И мы всё время покупаем - и журналы, и детективы... А он всё перед телевизором сидит!
— А у нас нет телевизора...
— ?!
— Совсем. Мы не смотрим. Мы читаем.
Так смотрели первобытные люди на шамана, только что мановением руки остановившего пещерного медведя. Вот он, материнский подвиг! Отказаться от телевизора во имя того, чтоб ребёнок читал! Пойти на такие ужасные лишения!!!
— А что вы вечером делаете?
— Разговариваем, например...
— О чём? Мы вот обсуждаем, что по телевизору видели!
— А мы — у кого что за день произошло. Прочитанные книги. Ещё со зверинцем своим возимся, я вышиваю....
— БЕЗ ФОНА?!
— Нет, почему — музыку включаю, на компьютере.
— А новости?
— Интернет, радио. Да и не особо я интересуюсь новостями-то. Самое важное по радио скажут, а подробности личной жизни звёзд мне неинтересны.
— Ну, как же... не знать, что в мире происходит...
Смотрят уже не как на небожителя - как на опасного психа.
— А как ребёнок без мультиков?
— С диска, на компьютере.
— А многосерийные? Наш вон про человека-паука смотрел, щас про роботов каких-то...
— А зачем они ему? Он книжки читает, они интереснее.
— Ну, не знаю... Как могут быть КНИЖКИ мальчику интереснее роботов?!
Как-как... каком кверху, блин!
— А к компьютеру его не пускаете?
— Зачем, у него свой есть.
— И не разрешаете целый день играть?
— Он сам не хочет, ему не интересно.
— Почему?
— Книга интереснее.
— Книга не может быть интереснее! Это же ребёнок!!!
Вот, я уже мать-ехидна.
— А что он сейчас у вас читает?
— Кассиля.
— Кого?!
— (почти жалобно) Кассиля. Льва... (ну не может быть такого!!! ну, подумаешь, не расслышали, бывает...)
— ЭТО ВРОДЕ ОЧЕРЕДНОГО ГАРРИ ПОТТЕРА?
— ?!
— Ну, там, Лев Касель и Какая-нибудь Комната....
ААААААААААААА, мать вашу!!!! Из 8 человек ни один не знал, кто такой Лев Кассиль!!! НИ ОДИН!!!!!!! Я смогла только жалобно проблеять что-то вроде: да-да, только времён Октябрьской Революции....
(Фан-фик — Гарри Поттер И Великая Октябрьская Революция. Вольдеморт на броневике захватывает телеграф. Дамблдор, обмотанный пулемётной лентой. Снейп с усами на лихом гиппогрифе. Гермиона с пулемётом и в красной косынке. Хагрид в кожаной тужурке и с верным маузером переплавленным из Царь-Пушки. Бандитский атаман Люциус Малфой-Таврический в папахе и тельнике. Аааа, пристрелите меня!!!!).
— И всё-таки - КАК ВЫ ЗАСТАВИЛИ СЫНА ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?!
— Ну... вот вы любите читать?
— А МНЕ УЖЕ НЕ НАДО! Я УЖЕ ШКОЛУ ЗАКОНЧИЛА, СВОЁ ОТЧИТАЛА!!!
На том и разошлись. Они — домой, к телевизору, как все нормальные люди. Я — домой, к сыну, мужу и зверям. В каменный век, где нет телевизора и есть книги. С расклеенными страницами, а не в качестве престижной дефицитной вещи.
Пойду, что ли, почитаю....
© Анна Разумовская
После собрания родители оперативно берут меня в клещи, зажимают в угол и вопрошают дословно следующее:
— А КАК ВЫ ЕГО ЗАСТАВИЛИ ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?
И вот тут я понимаю, что это кирдык. Потому что вот стоит кучка тетенек под и за 40 и чуть не с блокнотами в руках ждут от меня, малолетки, подробный мастер-класс на тему "Как я заставила своего сына любить книги", заранее готовясь ужасаться драконовским методам. Ибо нормальные они все перепробовали и ни фига не вышло. И я начинаю им на полном серьёзе пытаться объяснить, что нельзя человека ЗАСТАВИТЬ любить. Не важно что. А они — не понимают. Ведь мой сын любит читать? Значит, у меня получилось его заставить?! Диалог получился феерический:
— Ну, при нём постоянно все читают. И я, и муж, и бабушки.... Он это видит и читает сам. Полный дом книг...
— У нас тоже полный дом, папа мой ещё библиотеку собирал, книжки дефицитные тогда были. Три шкафа книг, даже страницы не расклеены - бери, читай. И мы всё время покупаем - и журналы, и детективы... А он всё перед телевизором сидит!
— А у нас нет телевизора...
— ?!
— Совсем. Мы не смотрим. Мы читаем.
Так смотрели первобытные люди на шамана, только что мановением руки остановившего пещерного медведя. Вот он, материнский подвиг! Отказаться от телевизора во имя того, чтоб ребёнок читал! Пойти на такие ужасные лишения!!!
— А что вы вечером делаете?
— Разговариваем, например...
— О чём? Мы вот обсуждаем, что по телевизору видели!
— А мы — у кого что за день произошло. Прочитанные книги. Ещё со зверинцем своим возимся, я вышиваю....
— БЕЗ ФОНА?!
— Нет, почему — музыку включаю, на компьютере.
— А новости?
— Интернет, радио. Да и не особо я интересуюсь новостями-то. Самое важное по радио скажут, а подробности личной жизни звёзд мне неинтересны.
— Ну, как же... не знать, что в мире происходит...
Смотрят уже не как на небожителя - как на опасного психа.
— А как ребёнок без мультиков?
— С диска, на компьютере.
— А многосерийные? Наш вон про человека-паука смотрел, щас про роботов каких-то...
— А зачем они ему? Он книжки читает, они интереснее.
— Ну, не знаю... Как могут быть КНИЖКИ мальчику интереснее роботов?!
Как-как... каком кверху, блин!
— А к компьютеру его не пускаете?
— Зачем, у него свой есть.
— И не разрешаете целый день играть?
— Он сам не хочет, ему не интересно.
— Почему?
— Книга интереснее.
— Книга не может быть интереснее! Это же ребёнок!!!
Вот, я уже мать-ехидна.
— А что он сейчас у вас читает?
— Кассиля.
— Кого?!
— (почти жалобно) Кассиля. Льва... (ну не может быть такого!!! ну, подумаешь, не расслышали, бывает...)
— ЭТО ВРОДЕ ОЧЕРЕДНОГО ГАРРИ ПОТТЕРА?
— ?!
— Ну, там, Лев Касель и Какая-нибудь Комната....
ААААААААААААА, мать вашу!!!! Из 8 человек ни один не знал, кто такой Лев Кассиль!!! НИ ОДИН!!!!!!! Я смогла только жалобно проблеять что-то вроде: да-да, только времён Октябрьской Революции....
(Фан-фик — Гарри Поттер И Великая Октябрьская Революция. Вольдеморт на броневике захватывает телеграф. Дамблдор, обмотанный пулемётной лентой. Снейп с усами на лихом гиппогрифе. Гермиона с пулемётом и в красной косынке. Хагрид в кожаной тужурке и с верным маузером переплавленным из Царь-Пушки. Бандитский атаман Люциус Малфой-Таврический в папахе и тельнике. Аааа, пристрелите меня!!!!).
— И всё-таки - КАК ВЫ ЗАСТАВИЛИ СЫНА ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?!
— Ну... вот вы любите читать?
— А МНЕ УЖЕ НЕ НАДО! Я УЖЕ ШКОЛУ ЗАКОНЧИЛА, СВОЁ ОТЧИТАЛА!!!
На том и разошлись. Они — домой, к телевизору, как все нормальные люди. Я — домой, к сыну, мужу и зверям. В каменный век, где нет телевизора и есть книги. С расклеенными страницами, а не в качестве престижной дефицитной вещи.
Пойду, что ли, почитаю....
© Анна Разумовская
У нас кот сначала отказался пить из своей первой миски, потом из второй, потом из третьей, потом мы ему купили кошачий фонтан с иллюминацией (я был против; фонтан заброшен на второй день), потом опробовал все человеческие чашки (мы в какой-то момент даже сопротивляться перестали, пусть мальчик хоть как-то пьёт), но все равно, несмотря на то, что он подчинил себе всю тару в доме, его неудержимо притягивает к себе унитаз.
мне, пожалуйста, запретный плод, обычный
я не могу, в горло не лезет.
сегодня опять его за этим поймал. сначала он долго всматривался в бездну, потом потрогал ее лапой, потом чуть не свалился жопой в холодную воду, и это было бы даже полезно, это бы его, конечно, многому научило, но он на днях уже сваливался, и это многому научило меня, потому что я на практике понял обо что он будет вытираться, выбравшись на берег.
и вот я в сердцах, конечно, подумал, что кот очень тупой, вот же перед тобой весь мир, двадцать чашек всех раскрасок и размеров,
во всех свежая вода, пей не хочу.
и я от своих слов не отказываюсь, конечно.
но ведь мы ничем от него не отличаемся, только унитазы у нас немного другие.
(с) Владимир Гуриев в #Безумный_Шляпник
мне, пожалуйста, запретный плод, обычный
я не могу, в горло не лезет.
сегодня опять его за этим поймал. сначала он долго всматривался в бездну, потом потрогал ее лапой, потом чуть не свалился жопой в холодную воду, и это было бы даже полезно, это бы его, конечно, многому научило, но он на днях уже сваливался, и это многому научило меня, потому что я на практике понял обо что он будет вытираться, выбравшись на берег.
и вот я в сердцах, конечно, подумал, что кот очень тупой, вот же перед тобой весь мир, двадцать чашек всех раскрасок и размеров,
во всех свежая вода, пей не хочу.
и я от своих слов не отказываюсь, конечно.
но ведь мы ничем от него не отличаемся, только унитазы у нас немного другие.
(с) Владимир Гуриев в #Безумный_Шляпник